Возможна ли реабилитация таких детей, чтобы спасти их. По официальным данным, уехавших в ИГ (международная террористическая организация, запрещенная в КР) из Кыргызстана более 600 человек. Среди них женщины и дети, которые также находились во время военных действий внутри террористической организации. Возможна ли их реабилитация, как можно спасти этих детей? Ведь детские травматические воспоминания ломают психику человека. На вопросы “ВБ” сегодня отвечает Юлия Денисенко.
— Еще в 2014 году заместитель Генсека ООН Иван Симонович после поездки в Ирак признал, что там действует “масштабная и опасная из–за своей эффективности” программа вербовки детей.
К сожалению, многие из них были лишены не только детства, но и жизни. По данным ЮНИСЕФ, по меньшей мере 851 ребенок был вынужден участвовать в боевых действиях на стороне вооруженных группировок. “Только в 2016 году в Сирии в ходе сражений были убиты более 650 детей. Еще сотни умерли от болезней, которые можно было бы вылечить при наличии необходимых медикаментов и медицинской помощи”, — говорится в сообщении Русской службы ВВС.
По данным 2016 года, из Кыргызстана в Сирию вывезли 125 детей, большинству из них не было и 10 лет.
Несложно представить, в каких невыносимых условиях жили они в зонах боевых действий. Психика в этом возрасте настолько лабильна, что дети моментально впитывают идеи террора и воспринимают их как нормальное положение дел.
В террористических группах смерть в молодом возрасте вообще не воспринимается как некий феномен. Идеи вечного блаженства, безусловно, являются более мощными мотиваторами для родителей, которые не оставляют выбора своим детям. “Самое почетное — стать смертником”, — говорят террористы детям и используют на передовой в качестве живых бомб. Подростки, прошедшие тренировку в лагерях, вовсю воюют. Их называют “львятами халифата”. Дети проходят обучение в военных лагерях, присутствуют при казнях и даже сами казнят, используются в пропаганде.
Во–первых, дети — это дешево. В зонах конфликтов их можно заполучить очень легко: просто прийти в школу, забрать весь класс и превратить в боевиков. Во– вторых, ими легко манипулировать, они доверчивы. Там, где взрослый спрашивает, правильно ли то, что мы делаем, дети не задают вопросов.
Действительно, риски, связанные с возвращением детей из зоны сирийского конфликта на родину, не изучаются и не учитываются. Речь идет не только об идеологии, но и об их психическом состоянии. Стоит предположить, что у возвращенцев, как минимум, присутствуют признаки посттравматического стресса. Ситуация еще более обостряется, если ребенок фактически вырос на идеях террора. Ведь его характер по законам психологии складывается к семи годам жизни и коррекции не поддается.
Но дети обладают исключительной способностью для реабилитации, которая включает построение конструктивных доверительных отношений с обществом, обучения и трудоустройства, а также восстановления семейных связей.
Персонал, задействованный в процессе ресоциализации, должен состоять из таких специалистов, как преподаватели, профессиональные инструкторы, консультанты, социальные работники, психиатры и психологи. Все они должны пройти соответствующую подготовку по вопросам детской психологии и международных стандартов в отношении прав детей с тем, чтобы могли эффективно исполнять свои обязанности. Любые наказания, которые ставят под угрозу физическое и психологическое здоровье ребенка, строго запрещены.
И самое главное в реабилитации таких детей — окружить их любовью. Ведь именно окружение формирует сознание.
“ВБ”: — Говорили о создании в Кыргызстане реабилитационного центра для возвращенцев из ИГ, в том числе для детей. Существуют ли известные результативные, апробированные методики реабилитации?
— Одной из успешных практик такой работы является пакистанский проект Sabaoon, созданный военными, ЮНИСЕФ и другими организациями гражданского сектора в 2009 году в долине Сват. Основное внимание уделяется детям от 12 до 17 лет, которые были связаны с движением “Талибан”. В проекте вместе работают психологи, преподаватели и религиозные деятели, которые вдохновляют на критическое мышление и учат самостоятельному принятию решений. После индивидуальной оценки риска центр предоставляет молодым людям специализированное начальное и среднее гражданское образование, психологические и религиозные консультации, а также техническую и профессиональную подготовку. К 2012 году более 1150 молодых людей воспользовались этой программой, а в 2010 году был открыт второй пробный проект для девочек. В КР о таком центре пока не слышала.
“ВБ”: — Считается ли насилием над ребенком его нахождение в условиях войны, среди террористов?
— Да, однозначно это психологическое (часто и физическое) насилие. Но термины “психологический ущерб (вред)”, “психологическая агрессия” и “психологическое насилие” либо используются лишь в популярной литературе, либо растворяются в массе синонимов или более узких понятий. Хотя потребность в таких терминах более чем назрела уже на правовом уровне.
Сегодня действующее законодательство всех постсоветских стран исключает возможность выявления случаев применения манипулятивных техник психотерапевтического характера при вербовке или удержании в религиозной группе.
Однако такая практика была введена в начале 2000–х годов во Франции и Бельгии. К опасным для здоровья манипуляциям там отнесены, например, отказ от медицинского обследования и лечения, применение техник, останавливающих мыслительные процессы и влияющих на восприятие информации и другие.
“ВБ”: — В нашей стране нет детского омбудсмена. Каким образом защищает детей закон? И можно ли привлечь к ответственности за вовлечение детей в экстремистские организации, за посещение горячих точек родителей или руководителей экстремистских организаций?
— Это прерогатива правоохранительных органов. Конечно, в теории Уголовный кодекс предусматривает соответствующее наказание.
“ВБ”: — В СМИ говорят, что сейчас поток выезжающих в Сирию спал, но опасность вербовки детей куда–либо остается?
— Чем младше человек, тем более он подвержен влияниям, так как воспринимает окружение как обучающую среду. Период раннего полового созревания характеризуется активной ориентацией и стремлением к общению в малой группе, восприятию правил игры в коллективе. Этот возраст более всего уязвим в плане повышенной восприимчивости к предлагаемым формам поведения в группе.
Второй возраст повышенной чувствительности — юношество 17–19 лет, когда возникает реальная жажда самоутверждения в социуме, однако сил для этого не хватает, а потому нужна поддержка покровителей, которые заведомо сильнее и образованнее. Достаточно продемонстрировать эффективность собственного поведения в кризисных ситуациях, чтобы стать кумиром молодого индивидуума.
В юношеском возрасте очень сильна мотивация к формированию образа “я” через отрицание отвергаемых моделей поведения. Самоопределение и самоутверждение осуществляются посредством контрастного и резкого разграничения собственной идентичности с наблюдаемыми вовне примерами судеб и моделей жизни.
Но нередки случаи, когда в насильственную экстремистскую деятельность вовлекаются дети, чьи родные не имеют отношения к радикальным течениям. В ряде случаев они имели полные семьи, хорошее образование и социальный статус.
Нужно отметить, что факторы радикализации детей до конца не изучены научным сообществом. Они аналогично взрослым могут включать в себя маргинализацию, отсутствие социальных перспектив, сложное финансовое положение. Особую группу, особенно в Кыргызстане и Таджикистане, представляют дети трудовых мигрантов, оставшиеся без попечения и воспитания родителей, которые более уязвимы ввиду постоянного психологического стресса.
С другой стороны, фокус на вербовку несовершеннолетних сделан не случайно и обусловлен потенциалом, которым обладает молодежь. Это самая активная, перспективная часть любого общества. Если молодой человек будет радикализован в подростковом возрасте, то с большой вероятностью оставшуюся жизнь он положит на достижение целей своей организации и ее лидеров, потенциально приведет туда же друзей, членов семьи и воспитает собственных детей в нужном формате, чем пополнит ряды верных членов группы.
В ближайшем будущем Центральную Азию может ждать еще одна проблема — вербовка и радикализация в исправительных учреждениях несовершеннолетних. В группах нет понятия “возраст террориста”, они активно используют детей для достижения своих целей. Соответственно появились и первые осужденные дети за преступления насильственного характера. В Шымкенте ученик 11–го класса получил 4 года лишения свободы за возбуждение религиозной розни и пропаганду терроризма.
За вывешивание флага ИГ (Международная террористическая группировка, запрещенная в странах ЦАР) в Таджикистане в декабре 2015 года суд Хатлонской области приговорил троих несовершеннолетних жителей Шахритуского района к лишению свободы. Между тем колонии для несовершеннолетних практически не охвачены профилактической работой и контролем на предмет распространения идей экстремизма и терроризма.
Справка «ВБ»
Юлия Денисенко — Независимый эксперт по превенции насильственного экстремизма. Национальный консультант представительства Международной тюремной реформы в Центральной Азии, частный судебный эксперт с правом производства экспертизы по специальностям “психолого–филологическое исследование” и “религиоведческое исследование”. Лингвист, магистр социальных наук со специализацией по религиоведению, консультант по влиянию и противодействию социально–психологическому манипулированию в деструктивных группах.
Кстати
Сегодня не нужно ехать в Сирию, чтобы увидеть детей, воспитанных в духе радикализма. Первое поколение уже выросло и даже создает свои семьи. Например, в столице Казахстана школьницу отдали замуж в 15 лет. Девочку водил в школу ее муж. А когда маму вызвали в школу, она ответила, что больше не несет ответственности за дочь, так как теперь эта обязанность лежит на муже. Самое ужасное, что сама девочка восприняла такой раннии брак как должное, возможно, потому, что альтернативы ей никто не показывал.
Дети невольно подражают своим родителям, у них другая, ограниченная система координат. “У этих детей есть игрушки, но все без головы. Есть книжки, но все изображения зачеркнуты. И они, как и все дети, играют в войну. Только не с игрушечными ножами, а настоящими. Отрезать голову человеку для них в порядке вещей, потому что с малых лет они видели, как родители то же самое делали с куклами, дабы не допускать в доме изображения человеческих лиц.
Светлана ЛАПТЕВА, «Вечерний Бишкек»